Сайт газеты «Йошкар-Ола» продолжает публиковать новую повесть жительницы столицы Марий Эл, писательницы Полины Ермаковой, с которой ранее могли познакомиться читатели печатного издания “Й”. Оставайся с нами и жди продолжения этой увлекательной истории.
Часть вторая
И снова на Варю нахлынула та самая, уже вроде бы забытая ненависть к отцу.
– Так нельзя, – прошептала она. – Мамы уже давно нет, папу, слава богу, не видела лет сто, еще бы столько же не видеть. Все в прошлом. Забудь. Нельзя ненавидеть того, кто дал тебе жизнь. Ты портишь свою карму. Это к добру не приведет. Это отравляет твое нутро, – она разговаривала сама с собой, глядя через давно немытое окно на ржавые, скрипучие качели во дворе. Когда-то они были выкрашены в ярко-желтый цвет, когда-то они бодренько вскидывали ее в самое небо…
Варя любила качаться на качелях. Любила это чувство свободного полета, когда перехватывает дыхание, когда смотришь в небо, а оно – то ближе, то дальше, и на свете нет больше ничего, и думать больше ни о чем не хочется. Вот ты летишь к облакам, вот облака летят от тебя, и вы как будто дружите, а потом дразните друг друга. Такая игра с вечностью. Странное чувство. И оно осталось с ней навсегда.
– Варька! – голос ненавистной тетки Вальки оборвал блаженное спокойствие. – Не надоело тебе без дела болтаться?! Смотрю, час уже качели мучаешь. Все гляжу и думаю, когда ж у тебя башка закружится. В космонавты, что ли, готовишься? – соседка вещала на весь двор, высунувшись из окна. Она «выложила» свой пышный бюст на обшарпанный подоконник, подперев щеки пухлыми кулачками, и немножко подалась вперед, как будто так ее будет лучше слышно.
– Хоть бы ты вывалилась, что ли, из этого окна когда-нибудь… До всего надо докопаться, – недовольно проворчала Варя, неохотно останавливая свой полет, пытаясь схватиться вытянутой рукой за стойку качелей, а ногой дотянуться до земли. – Хочу и качаюсь! Вам-то что?! – прокричала она уже так, чтобы ни одно слово не пролетело мимо ушей Валентины. – Ваши личные, что ли, качели?! Приватизированные?!
– Ой, смотрите-ка, у девчонки голос прорезался! – соседка обратилась к несуществующим зрителям спектакля под названием «Тете Вале стало скучно, она хочет поскандалить». Но ей никто не ответил, во дворе было пусто. Только серый уличный кот, безмятежно гревшийся в лучах осеннего солнца на козырьке подъездного крыльца, потянулся, выгнув спину, спрыгнул на землю и скрылся за углом – от греха подальше.
Варя тоже решила поскорее спрятаться от этого артобстрела язвительных шуточек, но у нее не получилось.
– Вот ты ж все-таки неблагодарная скотина, – во весь голос выпалила Валентина, потряхивая своими выжженными кудрями. Она поправила развалившийся на груди халат и продолжила: – Смотри, как ты хорошо одета. Мать у тебя вона на трех работах корячится, чтобы тебе такие дорогие шмотки покупать. А ты сидишь, джинсы на качелях протираешь. Нет бы домой пошла, что-нибудь по дому сделала, матери помогла!
Варя молчала. Ей изо всех ее подростковых сил не хотелось идти домой. Подхватив неподъемный школьный рюкзак, что все это время валялся прямо в песочнице, даже не отряхнув, Варвара закинула его на плечо и направилась в сторону подъезда. Не оттого она это сделала, что послушалась соседки, которая велела идти домой, хотя выглядело именно так, а просто уже хотелось избавиться от этого мерзкого голоса
тети Вали.
Но пока Варя шла от качелей до дома, Валентина не переставала плеваться желчью.
– Давай-давай, топай-топай, там тебя ждут, – как-то странно хихикнула соседка, почти уже наполовину высунувшись из окна, чтобы убедиться: в правильном ли направлении идет девочка.
А Варя вообще не придала значения этим словам.
– Когда ты уже свалишься? – подумала она, но промолчала. – Ну, дура-баба, что ей отвечать? Себе дороже выйдет. Почему все-таки тетя Валя меня так ненавидит? Не из-за музыки же. Хотя, может быть, и из-за нее. Да нет, она и до этого меня терпеть не могла. Да плевать, – решила Варвара, справившись, наконец, с постоянно заедающим замком и с грохотом захлопнув подъездную дверь так, что стены старой хрущевки, выдохнув, задрожали. Голос соседки остался там – в другой реальности…
Все чаще и чаще в последнее время детские воспоминания, казалось, ни с того ни с сего всплывали в ее голове, причиняя какую-то не совсем осознанную, но все-таки боль. Так бывает, когда ощущаешь дискомфорт, злишься на все вокруг, начинаешь нервничать, психовать и только потом понимаешь, что у тебя просто болит голова. Такая тупая боль, как будто исподтишка, – нудная и ноющая, к которой почти привыкла, но жизнь она все равно отравляет. Вот так чувствовала себя Варя, когда откуда-то из пустоты, может быть, от какого-то знакомого запаха или звука вдруг перед глазами появлялись образы и картинки из детства.
– Странно, – подумала она, – а ведь тетя Валя была не такой уж и старой, почему она нигде не работала, все время дома сидела? Почему-то я тогда об этом не задумывалась. Была она и была, вроде как так и должно быть. И еще, она одна жила. Ни мужа, ни детей. Но это и понятно. Кто с ней, с такой язвой, жить станет? Постой. А может, она как раз от одиночества такая злая была? – Варя уже привыкла вести диалоги с самой собой, возможно, тоже от постоянного одиночества, которое преследовало ее еще с тех давних времен.
Ей вдруг стало жалко одинокую, постоянно со всеми скандалившую, видимо, просто глубоко несчастную женщину.
– Интересно, где она сейчас? Уехала тогда, сразу после той злосчастной истории, и больше я ее не видела. – Внутри опять будто кипятком обдало…
– Бли-и-ин, он дома, – разочарованно протянула Варя, запнувшись об отцовские ботинки в прихожей.
Он никогда не убирал свою обувь, оставляя ее прямо посреди коридора, что очень раздражало Варю.
– Будто в свинарнике живет, а не в квартире. Ни о ком, кроме себя, не думает, – ворчала девочка, запихивая огромные, 43-го размера, кожаные мужские ботинки в шкаф.
И снова чуть не упала, запнувшись уже о женские, явно поношенные, но все еще симпатичные лаковые туфельки серого цвета.
– Ого, – протянула она. – Чьи это? У мамы таких не было никогда.
Варя крутила в руке туфлю, разглядывая, и вдруг резко с отвращением, словно змею, откинула ее.
До нее донесся гадкий звук: в зале, не переставая, размеренно поскрипывал диван, и раздавались женские стоны. Варя, в силу своего возраста, не сразу поняла, что именно там происходит, поэтому решилась заглянуть в комнату. Голый отцовский зад, пыхтение, раскинутые на маминой подушке чьи-то огненно-рыжие длинные волосы… Перед глазами все поплыло, потом потемнело… Варя рванула к выходу, чуть не упав, снова запнувшись об эти проклятые лаковые туфли на высоком каблуке. С ненавистью пнула их и выбежала из квартиры.
Как она оказалась на той самой заброшенной стройке, Варя не помнила. Села, – нет! – рухнула на холодные расколотые кирпичи, разодрала руку об острые края и только в эту секунду смогла заплакать. Отвращение, обида, страх и ощущение, что их предали, и мама этого точно не переживет – все это в секунду захлестнуло девочку. Мир обрушился!
Да, она и раньше злилась на отца. Злилась за то, что он выпивал, не хотел работать, не помогал маме и вообще почти не обращал на них внимания. Но ведь когда-то он был другим. Варя бережно хранила в памяти моменты, когда они с папой ходили в лес за грибами, когда он учил ее кататься на велосипеде… Мама могла улыбаться. Тогда она еще не измучилась бесконечной работой и у нее не болели ноги… А потом? А потом папу кинули, он потерял свой маленький бизнес – шиномонтажку, и запил.
«Записка» (часть 1): повесть писательницы из Йошкар-Олы Полины Ермаковой.
Фото pixabay.com